— Покажите, пожалуйста, последние пластинки, присланные из Парижа.
— У нас есть Ультрарациональный иррационализм в соусе из голубой печали.
— Отлично!
— И еще можем предложить Инфраиррациональный рационализм в соусе из розовой надежды.
— Великолепно!
— Еще есть пластинки новейшей школы Письма По Слуху. Новая эстетическая норма! Писать надо с закрытыми глазами, тогда до вас доходит кипение призрачных звуков в мире, безмолвном и бесплотном.
— Чудесно!
И писатели покидали магазины, унося под мышкой готовые духовные изделия. Всякие, в том числе и гениальные…
На улицах тупой иглой по истертой пластинке канючили нищие Граммофоны:
— Подайте, Христа ради! Подайте, Христа ради!
Старые друзья, встречаясь в кафе или у входа в кино, повторяли заношенные фразы:
— Выглядишь ты великолепно…
Никому и в голову не приходило выбросить старую пластинку и заменить ее новой. Все говорили и говорили, говорили часами, говорили без отдыха, без конца, а когда завод подходил к концу, то обращались к первому встречному с такой просьбой:
— Покорнейше прошу вас, покрутите разок-другой мою ручку.
— Что за вопрос, сеньор, с большим удовольствием!
Учтивый прохожий заводил пружину, незнакомец благодарил, и оба Граммофона тут же втягивались в беседу:
— Ну и жарища сегодня, не правда ли?
— Дышать нечем… Но завтра, наверное, будет дождь.
— Вряд ли. Небо такое ясное.
И так далее и тому подобное. И, завершив этот приятный разговор, собеседники мирно расходились.
— Скорей прощайся с родными, — и в дорогу! — взвыл Жоан, разыскав Крылатый Граммофон.
— Уже?!
— Немедленно! Ни минуты не потеряю в этом городе, где только и слышишь заигранные пластинки. С ума можно сойти!
В ответ Граммофон поставил иглу на ободок пластинки (на этом ободке записан был бодрый смех) и расхохотался.
— Чего ты заливаешься? — обиделся Жоан.
— Просто так. Влезай ко мне на спину — и поехали.
— Разве ты не хочешь навестить свою семью?
— У меня нет семьи, — откровенно признался Граммофон.
— Но ты же сам говорил…
— Это все враки, все выдумано Волшебной канцелярией. У меня нет ни папы, ни мамы, ни братишек Граммофончиков, нет и не было. Да неужели ты не видишь, что этого города нет на свете? Что он не более как мираж, придуманный, чтобы сбить тебя с толку.
— Но зачем? С какой целью?
— А я откуда знаю!.. Может быть, феи хотели тебя чему-то научить. Они ведь тоже как заведенные: только и знают, что всем читают мораль.
Жоан Смельчак задумчиво обозревал город, ему хотелось запечатлеть в памяти эти жалкие создания, которые без конца пережевывают одни и те же мысли и говорят одни и те же слова.
— А ведь это все похоже, — сказал он, — на наш мир, если взглянуть на него через рентгеновскую камеру… Ну, полетели!
Однако прежде чем оседлать Граммофон, Жоан с беспокойством посмотрел на небо.
— Кажется, собирается дождик…
— Нет… Что ты… На небе ни облачка, — возразил Граммофон вполне серьезно.
— Ты прав… Но парит сильно… Не миновать грозы…
И так далее и тому подобное.
Поговорив добрых четверть часа о погоде, Жоан Смельчак со всеми предосторожностями уселся на крышку Граммофона, и тот, плавно взмахнув крыльями, устремился в голубой простор.
Темной ночью Крылатый Граммофон тихо спланировал, высадил Жоана в пустыне и исчез, бесследно растворившись в черном безмолвии.
Оказавшись в пустыне, Жоан Смельчак, ужасно усталый и едва живой от голода, лег на спину и проговорил:
— Что ж, одно только мне теперь остается: найти светящийся во тьме огонек. Ведь, ей-богу же, именно так поступают в подобных обстоятельствах все сказочные герои. Итак, добудем этот огонек.
Он слегка приподнялся, локтями уперся в песок и принялся сверлить глазами непроглядную мглу. Напрасно! Огонька не было и в помине.
— Нет, подумать только, — с досадой пробурчал он. — Эти пустоголовые феи забыли мне дать путеводный огонек. Что же мне, горемычному, теперь делать в этой кромешной тьме?
Вконец измученный, Жоан Смельчак снова улегся на землю; оставалось лишь одно — терпеливо дождаться восхода. И чтобы с удобством скоротать ночь, он решил устроить себе песчаное ложе. Собственно говоря, даже не ложе, а убежище от ветра с песчаной подушкой.
Жоан Смельчак принялся за работу; и сразу же нащупал какой-то длинный и тонкий предмет. Он осторожно обследовал его и убедился, что перед ним деревянная палочка, к которой бечевкой привязано письмо в конверте. «Ну ясно, — подумал он, — это мне депеша от фей».
— Но вот беда, темно, хоть глаз выколи, как же мне прочесть письмо?! Хоть бы луна показалась…
Не успел он высказать это скромное желание, как из-за туч выплыла огромная луна и осветила всю пустыню. Это была не обычная луна, а луна искусственная, и появилась она только потому, что ее свет понадобился Жоану. Пустыне, однако, она придавала трепетное очарование, залив ее волнистую поверхность своим бледным светом. Жоан извлек из конверта письмо и с жадностью прочитал его:
«Мой дорогой Жоан Смельчак! Здесь тебя ждет гибель, поэтому отправляйся в путь. Пустыню можешь пересечь в любом направлении — все дороги волшебно сходятся в одном месте, в оазисе Зеленого Блаженства. Однако не рассчитывай на нашу помощь. Выкручивайся как знаешь. Мы посылаем тебе нашу волшебную палочку, это уже кое-что! Поднеси ее к любой части тела и пожелай чего хочешь. Желание твое исполнится ценой утраты данной части. Понятно?