Почему бы не признаться, что этот призыв взволновал и растрогал меня до слез?
И я без промедления вступил в битву с Тайными Силами, которые ополчились на Жоана Смельчака, стремясь его унизить. Нет, мои дорогие, на синего рака я согласия не дам. Никоим образом! Я уступчив, я добр, но на это я не согласен!.. Давайте, по крайней мере, обсудим сложившуюся обстановку. И мы стали ее обсуждать. Демократически. Долго (хотя каким-то чудом все это обсуждение вместилось в ничтожную долю секунды). И пришли к единственно возможному выводу (на иные меры я, конечно, никогда бы не согласился): Жоана надо спасти.
И мне осталось лишь придумать любой, пусть самый нелепый способ вызволить героя из зала с глухим окном и стальной дверью.
Что ж, приступим к делу! Простите за отступление, и вернемся к нашему рассказу.
Произошло и в самом деле нечто невероятное. Внезапно Жоану бросились в глаза два малюсеньких желтых пятнышка на одной из стен. Две кнопки? Возможно! Но он в этом и не пытался убедиться. Собрав последние силы, он нажал на эти кнопки без всякой уверенности в успехе, но смутная надежда все же теплилась в его сердце.
И, как мы предвидели, случилось нечто неожиданное. В мраморной стене открылась щель, и Жоан Смельчак выскочил через нее в тот миг, когда великан уже объявил себя победителем:
— Готово. Ты…
И тут щель закрылась, и очутившийся в ловушке гигант яростно завопил:
— Проклятый! Ты нажал на волшебные кнопки, и теперь я не смогу открыть ни двери, ни окна! Ах, будь моя воля, я бы сварил тебя в котле с кипящим маслом. И вырвал бы тебе глаза, чтобы мои детишки играли ими в камушки! Я бы содрал с тебя живьем кожу и сшил из нее себе перчатки! А из твоих волос сделал бы зубную щетку.
— Как бы не так! — возразил ому Жоан. — Не пройдет и получаса, и я всласть посмеюсь над тобой. Каково будет, когда ты на коленях станешь просить у меня прощения! Какой стыд — великан-трусишка! Великан с шевелюрой дыбом!
Чудовище не отвечало; в слепой ярости оно таранило ногами дверь, а Жоан Смельчак, растянувшись на полу, терпеливо ожидал, когда начнется спектакль, в котором главную роль сыграет великан с душой Жоана Труса. Но, не прошло и десяти минут, как мститель с разбитым моноклем, наглотавшись трусливого воздуха, с жалобным ревом изверг из своей утробы слезные мольбы:
— Не обижай меня!.. Я боюсь… Не бейте меня!.. О, мама, родная мама, спрячь меня в своих юбках.
Но, наученный горьким опытом, Жоан Смельчак, опасаясь неожиданного подвоха или коварной ловушки, счел за благо не торопиться. Он выждал еще несколько минут, а затем нажал кнопку — и дверь растворилась.
Бедный великан! Стоя на коленях, съежившись в комок, он молил о пощаде. Руки его дрожали, зубы стучали, точно горох в погремушке, поджилки тряслись, волосы встали дыбом, как будто по ним прошел электрический ток… Из слепого глаза капали слезы.
— Не убивай меня! Спрячь меня от буки, — молил несчастный, и голос его рокотал, как далекий гром.
— Не бойся, я тебя не трону, — успокоил его размягченный Жоан Смельчак. — Говоря откровенно, ты внушаешь мне только жалость и омерзение. Вот тебе, дурак!
Жоан лягнул незадачливого великана и выбрался из ловушки, радуясь, что не поддался чувству мести.
Заблудившись на ночных тропинках, сонный и усталый, Жоан Смельчак забрался в первую попавшуюся пещеру и тотчас же заснул, как сурок. На рассвете его пробрала дрожь, но не от холода. По всему его телу ползали муравьи, и только чудом он не раздавил их спросонья. Между тем, сотрясая всю пещеру, чей-то хриплый и надсадный бас возгласил:
— Не шевелись! Мы отступаем в полном порядке… Осторожно, не задень нас!
Жоан Смельчак притерпелся к миру волшебных абсурдов, таких же, впрочем, скучных, как и заурядные слезоглотовские нелепицы. Поэтому он ничуть не удивился и готов был даже выразить признательность муравьям — ведь они не съели его заживо, а только попросили не наступать им на мозоли.
— Ни с места! — раздался тот же голос. — Остался только один батальон.
Пока муравьи по двое отходили на исходные позиции, Жоан Смельчак, лежа в пещере, всматривался в полумрак в поисках командира-оратора. И он, наконец разглядел его. Черный муравьище стоял поодаль, перед крохотным микрофоном, и голос его разносился из громкоговорителя.
— Что с тобой? — сказал он, заметив, что юноша чуть сдвинулся с места. — Кто-нибудь из моих солдат тебя потревожил?
— Нет, напротив, твои солдаты очень деликатные. Только они щекочут меня своими сапогами.
И муравьиный вождь и Жоан весело рассмеялись. Но едва замер этот смех, как Жоан сообразил, что с его стороны было бы бестактностью, если бы он не выразил легкое удивление. И он сделал большие глаза:
— Признаться, мне никогда не приходило в голову, что муравьи умеют говорить, а уж тем более перед микрофоном!
— Вот так так! Разве ты не знаешь, что все животные в старину говорили?
— Так это и старину. Но теперь…
— Теперь и правда большинство зверей онемело, — подтвердил муравей-оратор. — И это не удивительно! Вы, люди, наболтали столько глупостей, столько вздора, что к один прекрасный день животные, не желая с вами связываться, объявили всеобщую забастовку, забастовку молчания, и она длится по сей день… Штрейкбрехерами оказались лишь попугаи и кое-какие птицы низшего разряда…
— Это уж как водится. Ни одна забастовка по бывает без «желтых», — ввернул Жоан Смельчак: не мог же он в этом случае промолчать.
Но муравей с живостью перебил его: